Кобыла беспокойно мотала головой, и Ингри не стал подходить к ней, опасаясь удара копытом.
— Эту красотку я знаю. Я так и думал, что она — одна из ваших.
— Да, — рассеянно кивнул Венсел. — Для Фары она оказалась слишком горячей. Я порадовался, когда нашёлся кто-то, кто смог на ней ездить.
Он остановился у стойла на противоположной стороне коридора; тёмно-серый мерин потянулся к нему, но фыркнул и попятился, когда подошёл Ингри.
— Его имя Волк, — любезно сообщил Венсел. — Так его назвали из-за цвета, но теперь можно предположить, что имело место тайное предназначение. Кто я такой, чтобы спорить с судьбой? Он твой.
Волк был, несомненно, прекрасным скакуном, мускулистым и длинноногим; его шкура стараниями графских конюхов блестела, как начищенное серебро. Ингри предположил, что конь способен скакать очень быстро. На что ещё он мог оказаться способен — на ум Ингри снова пришло смертоносное заклятие, — можно было только гадать. И не рассматривал ли Венсел коня в качестве взятки? Это было вполне возможно. Что ж, дарёному коню в зубы не смотрят — по крайней мере в присутствии дарителя.
— Спасибо, милорд, — так же любезно, как Венсел, ответил Ингри.
— Не желаешь ли испытать его?
— Попозже, пожалуй. Я сейчас не одет для верховой езды. — Со времени обряда в Бирчгрове, наградившего Ингри духом волка, лошади в его присутствии вели себя нервно, и Ингри предпочитал знакомиться с ними без свидетелей и в огороженном загоне, где легче было укрощать испуганное животное и достигать взаимопонимания (или по крайней мере взаимного изнеможения). Этого коня, пожалуй, будет нелегко заставить подчиняться…
— Жаль.
В дальнем стойле Ингри заметил непохожее на коня животное. Хмурясь, он заглянул за загородку и удивлённо отпрянул. Олень с великолепными рогами поднял голову от охапки сена, фыркнул и отбежал в дальний конец стойла, заставив заволноваться коней.
— Думаю, твоё присутствие пугает его, — с сухой насмешкой протянул Венсел.
Сделав несколько кругов по просторному стойлу, благородное животное замерло, но не вернулось к своему сену. Его прекрасные тёмные глаза смотрели на людей настороженно. Ингри решил, что олень находится здесь довольно давно, поскольку он не пытался вырваться из стойла: только что пойманные животные иногда гибли в отчаянных попытках освободиться.
— Что ты собираешься с ним делать? — спросил Ингри Венсела, стараясь не показать своих чувств. — Приготовить на ужин? Подарить шурину? — Олень был изображён на гербе Стагхорнов, но что за магический дар может иметь в виду Венсел?
Граф глянул на нервное животное поверх плеча Ингри, и губы его изогнулись в странной улыбке.
— Когда играешь против таких изобретательных противников, как те, с которыми приходится иметь дело мне, всегда лучше не ограничиваться одним планом. Однако весьма вероятно, что олень попадёт на вертел. А теперь пойдём отсюда.
Уходя из конюшни, Хорсривер не оглянулся, и Ингри спросил:
— Ты часто сейчас ездишь верхом ради удовольствия? Насколько я помню, ты очень интересовался лошадьми своего отца. — Это было, пожалуй, единственным, о чём его медлительный подросток-кузен был готов болтать часами.
— В самом деле? — рассеянно отозвался Венсел. — Боюсь, теперь я испытываю к лошадям такие же чувства, как и к жёнам. Они живут так недолго, и я устал избавляться от них.
Не придумав ничего, что можно было бы сказать на это, Ингри молча последовал за Хорсривером.
По дороге он размышлял о том, насколько последователен Венсел в своём безумии. Основания для попыток убить Йяду и поспешный отказ от них были слишком странными, чтобы оказаться ложью, однако из этого не следовало, что сам Венсел понимает их правильно. Впрочем, эксцентричная тактика, которую использовал Венсел в борьбе с богами, должно быть, раньше бывала успешной. Назвав Йяду приманкой, которую подбросили ему боги, он явно не ошибся, и одной этой угрозы было бы достаточно, чтобы вызвать его злобу. Если Венсел говорит правду, он уже четыре столетия ускользает от охотящихся на него богов.
Богам следовало бы затаиться в каком-нибудь узком проходе и позволить Венселу резвиться до полного удовлетворения, пока не окажется, что обратной дороги ему нет. Однако странная настойчивость Венсела, когда все они встретились на дороге в Истхом, теперь получила объяснение: мысли бедняги, должно быть, бежали в пяти направлениях одновременно.
«Да, но так же бежали мысли и его противников-богов».
Тут Ингри осознал весьма пугающую вещь: возможно, во время той судьбоносной встречи вовсе не Йяда, а он сам был приманкой богов.
«И Венсел заглотил меня целиком».
На следующий день принцессу Фару пригласили свидетельствовать перед судьями, назначенными разбирать обстоятельства смерти Болесо.
Первой реакцией принцессы было гневное возмущение тем, что дочери священного короля приказывают явиться в суд, как простой подданной; Ингри счёл, что оскорблённая гордость просто маскирует её тайные страхи. Однако какой-то умный царедворец — без сомнения, это был Хетвар — устроил так, что вызов Фаре передал Биаст. Поскольку принц-маршал был заинтересован не столько в том, чтобы прикрыть сомнительные поступки сестры, сколько в том, чтобы выяснить правду, его хладнокровные доводы перевесили нервные возражения Фары.
Так и получилось, что Ингри оказался в составе поднимающейся на крутой холм Храмового города процессии: за принцем-маршалом его знаменосец Симарк вёл иноходца, на котором сидела Фара, а следом шли две фрейлины, сопровождавшие принцессу в охотничий замок, и два близнеца-пажа. Когда они добрались до храма, Симарк был отправлен узнать, где находятся судьи, а Фара ненадолго улизнула от брата, отправившись вместе со своими дамами преклонить колени перед алтарём Матери. Ингри не мог догадаться, хочет ли принцесса воззвать к богине, которая в прошлом так явно игнорировала её молитвы, или просто пользуется подходящим предлогом для того, чтобы собраться с мыслями в уединении храма.