— О да. — Йяда задумчиво помолчала. — Или у него выплеснулось давно подавляемое желание… Ведь с кем до сих пор мог он даже заговорить о таком? Он обеспокоен, да, но и ещё… Не знаю, как сказать: взволнован? Нет, тут какое-то другое чувство, более тонкое и странное. Нельзя же предположить, что это радость… — Губы Йяды скривились.
— Конечно, нет, — сухо проговорил Ингри.
Дверь распахнулась, и Ингри поднял глаза. Это вернулся Венсел. Извинившись, он снова уселся за стол.
— Вы закончили свои дела? — вежливо поинтересовалась Йяда.
— Более или менее. Если я этого ещё не говорил, то позволь мне, Ингри, поздравить тебя с тем, как быстро ты справился со своей миссией. Не похоже, чтобы мне удалось повторить твой успех, к сожалению. Наверное, придётся отправить вас завтра с леди Йядой вперёд, поскольку её присутствие в траурной процессии… э-э… может вызвать неловкость. Это мероприятие превращается чуть ли не в парад — предстоит ехать шагом до самого Истхома, да помилуют меня пятеро богов.
— Куда меня поместят в Истхоме? — напряжённо спросила Йяда.
— Эта проблема всё ещё решается. К завтрашнему утру я буду знать. Вас не ждёт ничего ужасного, если мне удастся поставить на своём.
Ингри пристально оглядел своих собеседников, позволив себе воспользоваться своим новым зрением.
— Вы двое очень отличаетесь друг от друга. Твоё животное, Венсел, гораздо более тёмное. Дикая кошка Йяды напоминает мне тень, испещрённую солнечными пятнами, но твой зверь… он уходит вниз, всё глубже и глубже. — Далеко за пределы восприятия Ингри…
— Конечно. Думаю, что леопард был в самом расцвете сил, — сказал Венсел. Он улыбнулся Йяде, словно желая подчеркнуть, что его слова доброжелательны. — Его сила свежа и чиста. Воин Древнего Вилда был бы горд иметь такого зверя, если бы в те времена существовал клан кин Леопард.
— Но я ведь женщина, а не воин, — сказала Йяда, в свою очередь пристально взглянув на Венсела.
— Женщины Древнего Вилда принимали в себя священных животных. Разве вы об этом не знаете?
— Нет. — В глазах Йяды вспыхнул интерес. — Правда?
— О, обычно не как воительницы, хотя были и такие женщины. В некоторых племенах женщины становились знаменосицами, и тогда им воздавался самый высокий почёт. Однако был и ещё один вариант… ещё одна связь со священными животными, которую женщины выбирали чаще. Впрочем, говоря «чаще», я имею в виду пропорцию: ведь таких женщин было очень мало.
— Знаменосицами? — странным тоном переспросила Йяда.
— Ещё одна связь? — одновременно переспросил Ингри.
В ответ губы Венсела изогнулись в улыбке рыболова, удачно закинувшего удочку.
— Самые могучие воины Вилда создавались с помощью обряда, вселявшего дух священного животного в человека. Однако можно было создать и кое-что ещё, если дух животного при жертвоприношении вселить в другого зверя.
Йяда стряхнула с себя зачарованность и спросила:
— Вы думаете, что Болесо пытался… нет, подождите!
— Я так ещё и не сумел понять, что затевал Болесо, но если он собирался следовать этой древней магии, то он всё понял неправильно. Животное в конце его жизни приносили в жертву, так что дух его вселялся в тело молодого зверя, всегда той же породы и пола. Всё то, чему научилось первое животное, передавалось вместе с его духом второму, а потом, в конце жизни второго, через жертвоприношение — третьему… и так далее. Так создавалась огромная плотность жизни, пока наконец в какой-то момент — через пять, шесть, десять поколений — зверь становился уже не зверем, а чем-то другим.
— Богом-зверем? — выдохнула Йяда.
Венсел развёл руками.
— Возможно — в каком-то смысле. Иногда говорят, что боги именно таковы: вся жизнь мира вливается в них через ворота смерти. Они вбирают в себя нас всех. И всё-таки боги нечто ещё более загадочное, потому что вбирают, не разрушая, и становятся более самими собой с каждым добавлением. Великие священные животные были чем-то иным.
— Сколько же времени требовалось, чтобы создать такое животное? — спросил Ингри. Его сердце билось всё быстрее, и он понимал, что участившееся дыхание выдаёт его острый интерес. И что Венсел всё замечает…
«Почему мне вдруг стало так страшно от этой сказочки Венсела?»
Сама кровь Ингри, казалось, откликнулась на слова Венсела.
— Десятилетия, целые жизни… иногда столетия. Таких животных чрезвычайно ценили: они были ручными и необыкновенно умными, они понимали человеческую речь. Однако эта великая преемственность подвергалась многим опасностям, и не только по воле случая. Когда мужчина или женщина Древнего Вилда принимали в себя дух великого животного, они становились не просто могучими воинами. Они делались много могущественнее и опаснее. Немногие из священных созданий пережили нашествие Аудара. Многих принесли в жертву раньше времени, просто чтобы спасти от дартаканской армии. Жрецы Аудара особенно усердствовали в истреблении таких животных из страха перед тем, во что они могут превратиться. Или в кого они могли бы превратить нас…
— В волшебников? — выдохнула Йяда. — В волшебников Древнего Вилда? Не одним ли из них пытался стать Болесо?
Венсел взмахнул рукой.
— Давайте не будем путаться в названиях. Волшебник — даже незаконный, если он не связан правилами храма — это человек, одержимый демоном беспорядка и хаоса, священной тварью Бастарда, и магия, которой он владеет, имеет своим источником разрушение. Сила подобных демонов ограничена равновесием между миром материи и миром духов. Древние племена тоже имели таких волшебников, обязанных подчиняться власти белого бога.